„Железный Путин: взгляд с Запада” — так называется новая книга Ангуса Роксборо, проработавшего несколько лет PR-советчиком Кремля. Мы предлагаем главу, во многом объясняющую причины нынешнего российско-американского накала страстей
С начала пребывания на президентском посту Джордж Буш настаивал на том, что национальная система противоракетной обороны (НПРО) предназначена для защиты территории США от нападения „ненадёжных государств” — таких, как Иран и Северная Корея. Несмотря на то, что возможности для подобного нападения у них пока отсутствовали, в этих странах, по-видимому, создавались системы средней и большой дальности, которые когда-нибудь могли достичь Америки. Было определено, что траектория движения иранских ракет должна проходить над Восточной Европой. Поэтому европейскому компоненту системы НПРО требовалась радиолокационная станция на территории Чешской Республики (чтобы отслеживать ракеты на начальных стадиях полёта) и база ракет-перехватчиков в Польше (чтобы сбивать их).
„С самого начала, — вспоминает советник Путина по вопросам внешней политики Сергей Приходько, — эти планы были для нас неприемлемы”…
Ранее Россия подвергала эти планы критике, однако не предлагала конструктивной альтернативы. Но в июне 2007 года Путин прибыл на саммит „большой восьмёрки” в немецкий курортный город Хайлигендамм с собственными планами. Помимо основных мероприятий саммита у Путина была намечена двусторонняя встреча с президентом Бушем, к которой Путин подготовился так основательно, что застиг американцев врасплох. За неделю до встречи он консультировался с военными экспертами, а накануне ночью у себя в комнате готовил схемы траектории ракет и другие материалы. Разложив их перед Бушем, Путин во всех подробностях объяснил, почему американские планы ошибочны. По словам присутствовавшего на встрече помощника, Путин „представил целую диссертацию”, объясняя, где должны находиться радары, почему советники ввели Буша в заблуждение насчёт Ирана и Северной Кореи и почему Россия чувствует в происходящем угрозу.
Говорят, Буш посмотрел на него и сказал:
— Так, я вижу, для вас это на самом деле серьёзный вопрос. Никто не говорил мне, что вы относитесь к нему так серьёзно.
— Да мы ночей не спим, думая о нём! — ответил Путин.
— Ну что ж, на правах вашего друга,— продолжал Буш,— обещаю, что мы изучим ваше заявление.
Но у Путина имелось новое конкретное предложение, призванное одновременно доказать, что американцы блефуют, уверяя, что их система ориентирована на Иран, а не на Россию.
— Послушайте,— сказал Путин,— вчера я беседовал с президентом Азербайджана. Там у нас есть радиолокационная станция в Габале. Я готов предложить её вам. Станция находится ближе к Ирану. Система могла бы стать объединённой. С РЛС в Азербайджане радары в Чешской Республике вам не понадобятся.
Путин припас не только кнут, но и пряник. Всего за несколько дней до саммита он туманно намекнул: если американцы развернут базу перехватчиков в Восточной Европе, Россия будет вынуждена в ответ изменить наведение российских ракет и направить их на европейские цели. Теперь же он обещал отказаться от этой угрозы, если американцы пересмотрят свои планы: „Это даст нам возможность не менять свою позицию и наведение ракет. Не понадобится ни развёртывание ракетного ударного комплекса в непосредственной близости от наших европейских границ, ни развёртывание ударного ракетного комплекса США в космосе”.
Упустить такую возможность американцы не могли: впервые за всё время Путин предлагал не препятствовать системе ПРО на условиях, согласно которым в её работе должна принимать участие и Россия.
В том же месяце Путин внёс новое предложение. 1 июля он прилетел в Кеннебанкпорт в штате Мэн для неофициальной беседы в поместье семьи Буша „Уокерс-Пойнт”, на небольшом полуострове, выдающемся в Атлантический океан. Путин прокатился на быстроходном катере вместе с Джорджем Бушем и его отцом. На стол были поданы омары и рыба-меч. С обеих сторон присутствовали министры иностранных дел и советники по вопросам национальной безопасности: Кондолиза Райс, Стивен Хэдли, Сергей Лавров и Сергей Приходько. „Обстановка была на редкость непринуждённая, — говорит Райс. — Никогда не забуду, как мы сидели в прелестной гостиной с мебелью, обитой ситцем, а фоном служил вид океана”.
На следующий день они отправились рыбачить, и Путин выступил с новой инициативой. Он не просто предложил РЛС в Габале, но и обещал модернизировать её. Кроме того, российская сторона собиралась предоставить новёхонький радар в Армавире, на юге России. Вместе они образовали бы совместную систему раннего обнаружения для общей ПРО, в работе которой участвовали бы не только США и Россия, но и НАТО. У Совета Россия — НАТО появлялось конкретное дело. Путин предложил создать в Москве Центр обмена информацией, а второй, подобный ему, разместить в Брюсселе. „В этом случае размещать новые базы в Европе уже не понадобится — я имею в виду базы в Чешской Республике и Польше”, — сказал Путин.
Как вспоминал позднее Сергей Лавров, „Путин подчёркивал, что если мы сможем осуществить эту совместную работу, то она сделает нас союзниками. Это предложение было вызвано желанием создать абсолютно новые отношения между нами”.
Переговоры завершились, оба лидера собирались выйти к представителям прессы. Стивен Хэдли на минуту отвёл президента Буша в сторону.
— Это было потрясающее заявление, такого мы и ждали от Путина. Как думаете, он готов повторить его публично?
— Не знаю, давайте спросим его, — отозвался Буш. Он обратился к российскому лидеру, высказав мысль, что прогрессу между двумя странами наверняка помогут сказанные в приватной обстановке слова, повторённые публично, на камеру.
Путин охотно согласился.
— Такое сотрудничество, — сказал он представителям прессы, — привнесло бы значительные перемены в российско-американские отношения, особенно в вопросах, касающихся безопасности.
Неоконсерваторы в сфере обороны отнеслись к услышанному скептически, расценили этот шаг как уловку с целью вбить клин между США, поляками и чехами. Заместитель министра обороны Эрик Эделмен вспоминает: „Я очень сомневался, что всё это действительно свидетельствует о желании российской стороны сотрудничать в вопросах ПРО. Я считал, что почти все их действия тактически направлены на то, чтобы помешать нам развивать систему ПРО, втягивая в непродуктивные дискуссии”.
В сентябре группа экспертов во главе с директором Агентства ПРО генералом Патриком О’Рейли вылетела в Азербайджан, чтобы осмотреть РЛС в Габале. Устаревшая советская конструкция не произвела на них впечатления. Неоконсерваторы не обрадовались, обнаружив, что их худшие подозрения подтвердились. По словам Эделмена, „О’Рейли сказал только, что у радара есть некоторые возможности и он может быть полезен. А также, что он довольно старый, нуждается в значительной модернизации. И для того, чтобы в будущем он мог играть свою роль, понадобятся существенные затраты и усилия”.
Группа пришла к выводу, что предложение Путина помогло бы только предупредить об угрозе ракетного нападения. Американской же стороне представлялась система, способная защитить от этой угрозы, и для этого по-прежнему требовались базы в Польше и Чешской Республике.
Более расположенные к России представители администрации признавали это, но не желали отбрасывать „оливковую ветвь”, которую вообще не ожидали увидеть, особенно после мюнхенской речи Путина. Кондолиза Райс и Роберт Гейтс встретились наедине в кабинете министра обороны в Пентагоне. Райс вспоминает: „Мы оба русисты, мы твердили: надо взломать „шифр”, найти способ смягчить удар, который нанесёт русским исключение из этой программы. И выяснить, есть ли у нас другие средства укрепления доверия”.
Гейтс и Райс перебирали идеи одну за другой, пока, наконец, не нашли среди них ту, которая могла, по их мнению, сработать. В октябре они направились в Москву на переговоры „два плюс два” — между министрами иностранных дел и обороны с обеих сторон. Райс и Гейтс, с одной, и Лавров и Сердюков – с другой.
Утром они отправились в резиденцию президента в Ново-Огарёво. Путин хотел увидеть гостей до начала переговоров „два плюс два”, и он пребывал в том же настроении, что и год назад. Путин заставил американцев прождать полчаса. Затем, устроившись вместе с двумя делегациями за столом, под прицелом телекамер он разразился новой тирадой против американских планов: „Момент, который я хотел бы подчеркнуть,— мы надеемся, что вы не будете продолжать переговоры по прежним соглашениям с восточноевропейскими странами, пока идёт этот сложный процесс. Когда-нибудь мы могли бы прийти к решению создать систему ПРО на Луне, а пока можем лишиться шанса достичь вместе хоть чего-нибудь — из-за ваших планов”.
По словам Гейтса, Путин выразил сомнение в том, что американцам действительно нужна система защиты на случай атаки Ирана. „Он показал мне листок с дугообразными траекториями движения иранских ракет и объяснил, что, по сведениям российской разведки, у Ирана ещё долго не появится даже ракет, способных нанести удар по Европе. Тогда я и сказал: „Вам бы не помешала новая служба разведки”.
В новостях процитировали саркастическое замечание Путина о ракетах на Луне и сделали вывод, что переговоры провалились. А тем временем за кулисами Гейтс и Райс выдвинули предложение, которое понравилось российской стороне. Оно предназначалось для того, чтобы навести мосты независимо от того, представляют угрозу иранцы или нет. Лавров вспоминает: „Предложение заключалось в следующем: США не будут приводить в действие свою систему ПРО до тех пор, пока мы общими усилиями не убедимся в существовании реальной угрозы”.
По словам Райс, „Боб (Гейтс) говорил: даже если мы выроем шахты, предстоит ещё совместная оценка угрозы со стороны Ирана, а создание базы перехватчиков начнётся лишь после того, как мы придём к пониманию, что происходит у иранцев”.
„Всё равно понадобятся годы, чтобы подготовить базы к действиям, — добавлял Гейтс, — так что с установкой перехватчиков мы можем подождать до тех пор, пока иранцы не приступят к полётным испытаниям ракет, способных нанести удар по Европе”.
Предложения были приняты благожелательно, потому что как минимум откладывали решительные действия, однако они почти не поколебали российскую сторону в убеждении, что подлинной целью американцев является именно Россия, а не Иран. И тогда Гейтс выдвинул предложение, которое, как он теперь признаётся, криво усмехаясь, не было согласовано с силовиками на родине. „Я думал, что мы могли бы многое предложить в сфере прозрачности по вопросу предоставления им доступа. Мы могли бы даже согласиться с более или менее постоянным присутствием российской стороны в роли инспекции”.
За несколько минут на основании этой идеи было сформулировано предложение о постоянном, круглосуточном, продолжающемся семь дней в неделю присутствии российских представителей на базах США в Польше и Чешской Республике. Русские были изумлены. Глава делегации на переговорах Анатолий Антонов вспоминает: „Мы пока не обсуждали технические детали — где они будут жить, кто будет оплачивать их присутствие… но идея выглядела заманчиво”.
Гейтс с грустью вспоминает: „Все меры, о которых я говорил, я выдумывал на ходу. Если мы с Конди так решили, почему бы не убедиться сразу, что мы можем продвинуться в переговорах с Путиным?”
Лавров предложил американцам изложить сказанное в письменном виде. Но когда Гейтс и Райс вернулись для этой цели в Вашингтон, их известие, по словам Гейтса, вызвало „приступ ужаса”. Предложения предстояло оценить всем отделам администрации, к которым они имели отношение, в ходе так называемого межведомственного процесса. Вскоре стало ясно, что неоконсерваторы не имеют ни малейшего намерения предоставлять российской стороне постоянный доступ на ультрасовременные военные базы. Кроме того, они запоздало обратились за консультациями к чехам и полякам и получили резкий отпор. Как вспоминает Гейтс, прикрывая улыбкой недосказанность, „в нескольких сферах межведомственный процесс сгладил острые углы предложений и снизил их привлекательность”.
Альгирдас ПЛУКИС,
по материалам зарубежных СМИ
